Для русских писателей всегда были поводы посмеяться и попугать своих читателей.
Писательнице Надежде Тэффи юмор удавался всегда. Ее рассказ «Страшный ужас» — это всякие глупые новогодние приключения и путаница «ребенка тридцати пяти лет» Николая Конькова. Начинается рассказ с очень правильной фразы: «Самый яркий вымысел рождественского фельетониста бледнеет перед действительностью». Вечно-то этот Коньков теряет свой дом и забредает не туда! Вот собирался переночевать у своего друга Данилова. Заехал он туда в темноте, его никто не встретил, прошел, куда-то лег... Утром просыпается — а там старичок какой-то. Коньков поинтересовался у старичка, проснулся ли уже его друг Мишка Данилов.
***« — А что, он уже встал?
— Кто?
— Да хозяин.
— А я-то почем знаю!
— И чудак же вы! В одном доме живете и ничего не знаете!
— И вовсе не в одном доме. Он на Сергиевской живет.
— Мишка Данилов?
Старичок чуть не заплакал.
— Да не Мишка, Господи! Домовладелец мой на Сергиевской живет. Купец Каталов. Господи! Страдаю исключительно от своей деликатности!
Коньков усмехнулся и стал одеваться.
— Это вы-то?
— Ну, а я! Другой выгнал бы вас давно! Залез в чужой дом и спит! И спи-ит!
— Па-азвольте! Меня сам Данилов пригласил...
Старичок похлопал его по плечу и той же рукой показал наверх.
— Там Данилов! Там! Поняли?
— Умер? — догадался Коньков и сразу взял себя в руки, чтоб не малодушничать...
— Наверху он! — надрывался старичок. — Наверху живет. В третьем этаже. А я Карасев в отставке. Кара-се-ев! Господи!»
***
Михаил Зощенко — тоже известный юморист. Над рассказом «Елка», в котором брат и сестра Леля и Минька тайно пробрались в запретную комнату с наряженной елкой, традиционно хохочут и дети, и взрослые.
***
«Я говорю:
— Леля, если ты съела пастилочку, то я тоже сейчас что-нибудь съем.
И я подхожу к ёлке и откусываю маленький кусочек яблока.
Леля говорит:
— Минька, если ты яблоко откусил, то я сейчас другую пастилку съем и вдобавок возьму себе ещё эту конфетку.
А Леля была очень такая высокая, длинновязая девочка. И она могла высоко достать.
Она встала на цыпочки и своим большим ртом стала поедать вторую пастилку.
А я был удивительно маленького роста. И мне почти что ничего нельзя было достать, кроме одного яблока, которое висело низко.
Я говорю:
— Если ты, Лелища, съела вторую пастилку, то я ещё раз откушу это яблоко.
И я снова беру руками это яблочко и снова его немножко откусываю.
Леля говорит:
— Если ты второй раз откусил яблоко, то я не буду больше церемониться и сейчас съем третью пастилку и вдобавок возьму себе на память хлопушку и орех.
Тогда я чуть не заревел. Потому что она могла до всего дотянуться, а я нет. Я ей говорю:
— А я, Лелища, как поставлю к ёлке стул и как достану себе тоже что-нибудь, кроме яблока.
И вот я стал своими худенькими ручонками тянуть к ёлке стул. Но стул упал на меня. Я хотел поднять стул. Но он снова упал. И прямо на подарки...»
***
Лучшего черта, чем в знаменитой гоголевской «Ночи перед Рождеством», просто не существует. Но что черти, когда под Рождество людям являются кошмары пострашнее?
***
«Скрепя сердце, бледный, дрожа как в лихорадке, сел бедняга на прежнее место, взял подвернувшуюся под руку кочергу и, сам не зная для чего, принялся сильно ворочать ею в камине, искоса оглядывая стену, с которой сначала все осыпалась известка, а потом вдруг треснули обои, образовалось отверстие, и оттуда медленно высунулась до локтя чья-то длинная, костлявая рука.
Холодный пот в одну минуту покрыл тело несчастного Извольского, он попробовал крикнуть, но не мог произнести ни звука, рука же выдвигалась все больше и больше и, растопырив исхудалые пальцы, точно что-то ловила ими в воздухе. В припадке отчаянной решимости Андрюша попытался схватить эту рук, но она предупредила его, неожиданно вцепившись ему в волосы... Насмешливый хохот раздался из-за стены...»
(Варвара Извольская, «Незваная гостья»)
***
Правда, потом выясняется, конечно, что все эти ужасы юноше Андрюше Извольскому просто приснились, когда он задремал у камина.
Излюбленный сюжет рождественских страшилок — это проверка персонажа на храбрость, когда кто-нибудь идет ночью в опасное место доказывать, что призраков не существует, а вместо этого пугается совсем постороннего предмета — или, что еще чаще, над персонажем просто подшучивают.
В конечном итоге, в лучших святочных рассказах всем страшилкам-пугалкам, всем рогам-копытам находится объяснение. Иногда — самое что ни на есть простое!
***
«...Оробел дед уж не на шутку: ни жив ни мертв сидит он возле черта... догадался он, что это черт был... А тот только хохочет все громче да громче.
— Ну что, старик, оробел! Не бойсь, я добрый малый!
А вот погляди-ко на этот домишка, не кабак ли? — указал он на какую-то избенку.
Поглядел дед: перед ними действительно был знакомый кабак. Легче деду стало. Поглядел он в это же самое время и на заезжего, поглядел да так и замер от страху: возле него сидел уже не заезжий, человечье все-таки подобие, а какой-то мохнатый котел с свиными ушами.
Ухнул только дед, а котел и говорит:
— Ну-ка, — говорит, — старичок, подержи-ка возжи-то, пока я бочонок выну.
Стал это он вынимать бочонок, видит дед — не руки у котла, а когти, и хвост откуда-то выглядывает. Как увидел это дед и когти, и хвост, так у него и волосы дыбом стали, и хмель весь прошел. Помер бы от страху дед, да на его счастье в эту пору петух крикнул. Только что крикнул он, у деда и язык развязался, и правая рука нашлась. Перекрестился он, проговорив: „Боже, помилуй мя, грешного!“, и как сноп повалился на снег.
Очнулся уж он на постоялом дворе, в селе Клопихи, далеко от нашей деревни. А нашли его в сугробе проезжавшие извозчики. Шубы и шапки в помине не было. Туманцу, значит, подпустил деду окаянный заместо шубы да шапки. А кругом того места, где подняли его, такие овраги страшнейшие, что и Боже упаси! Не крикни петух, пропал бы дед, свернул бы себе шею; не больше сажени до оврага было, а в нем и дна не было.
С тех пор дед захирел да захирел. А через месяц и душу Богу отдал: доконал-таки окаянный старика, а старик был крепкий, здоровый такой...
— Ну, брат Акимыч, ты, можно сказать, ахинею нес...Кого же это нынче черти-то обходят. Известный черт — водка!»
***
Суженый мой, ряженый, приди ко мне наряженный
Что такое на Руси святки? Конечно, гадания! Чего только из этих гаданий не выходило! Всякие конфузы, которые оборачивались неприятностями спустя годы. Вот рассказ Казимира Баранцевича «Гусарская сабля».
***
«Один гусар заплутал, зашел в чей-то дом спросить дорогу, зашел случайно в одну из комнат... А там премилая девушка к нему спиной сидит у зеркала — гадает. Увидела неизвестного — бах в обморок. Гусар кинулся приводить его в чувство, отстегнул мешающуюся саблю... А потом испугался и сбежал, саблю забыл. Прошли годы. Гусар возмужал и женился по огромной любви, души в супруге не чаял. И надо было ему найти в шкафу жены ту самую саблю, бережно хранимую! «Ну, так знай же, — говорю, — сабля это моя, и я был тот самый офицер, который явился тебе в зеркале. Вышло это случайно, без всякого желания дурачиться, случайно же незамеченным я и скрылся». Она посмотрела на меня — слез уже у ней не было — и только сказала: «Да?» Но таким разочарованным, леденящим душу тоном, что я тут же почувствовал, что между нами что-то порвалось...»
***
Словом, оказалось, что девушка всю жизнь только и любила, что того красавца-гусара, увиденного в зеркале много лет назад, и хранила в сердце его образ. Разочарование!
Смертельная история получилась из гадания в рассказе В. Чаушанского «Ночь под Новый год». Марья Ивановна, одна из дочерей семейства Ивлевых, не поехала на карнавал с родными, а пошла в баню гадать.
***
«Зеркало превратилось во что-то неопределенное, в какой-то сплошной фиолетовый туман с какими-то фантастическими летающими тенями без всяких очертаний... Она слышит над собой горячее чье-то дыхание... ей чудится, что какое-то безобразное мохнатое существо слегка щекочет ее своей безобразной холодной лапой по нежной коже шеи... Ужас объял молодую девушку. Всматриваясь в зеркало, ей представилось, будто сзади нее стоит точь-в-точь такая Баба Яга — костяная нога, о которой во время оно рассказывала ей няня Федосеевна. Вон, и зуб вперед, и нос сходится с подбородком, и вместо ногтей — железные крючья, которыми она откапывает недавно похороненные тела младенцев, разрывает ими грудь и вынимает невинное детское сердце, которое тут же и съедает. Вот она начинает царапать за шею и ее, и как будто электрический ток пробежал по испуганной Марье Ивановне. Да... режет ее... вот уж железный крюк впился в нежную шею Марьи Ивановны... она чувствует, как холодное острие входит все дальше и дальше; но она ничего не в состоянии сделать. Руки ее повисли, словно плети; все движения парализованы; сердце — и то перестало биться. Марья Ивановна совершенно отдалась течению охватившего ее ужаса. Она чувствовала, как ненавистные крючья колдуньи постепенно расширяли рану на ее шее, как эта рана подходила уже к горлу...»
***
А потом барышне привиделось, как все ее родственники на возке тонут под водой. И точно: повозка с ее семейством провалилась под лед, и все погибли.
Чудо в каждый дом
Говорят, под Новый год случаются чудеса. В русских святочных рассказах чудеса творятся с особенной легкостью, особенно если персонажи их заслужили.
Бедная бабушка с голодающими внучатами заблудилась в лесу новогодней ночью и подсмотрела, как из сугробов вышел большущий старик, а с ним мужички-кулачки. Всю ночь они рубили елки, готовили для всех ребятишек на свете подарки. «И чего, чего уж тут не было: восковые херувимчики с золотыми крылышками, золотые орехи, красные яблочки, книжки, пряники, коврижки сахарные, медовые, сусальным золотом и серебром изукрашенные, курочки да петушки — золотые гребешки, барашки да коровки с золочеными рожками, лисички, волки, медведи...»
Бабушка все рассмотрела и домой вернулась, а дома дети голодные, кушать нечего, ни крошки нет. Что делать? Повела бабушка детей в храм. Вернулись — а дома еды полным-полно. Соседи нанесли у кого что было. А добрая барыня подарки ребятам подарила. В этой сказке неизвестного автора «Рождественская елка» есть еще очень интересная фраза: «Забыла старушка, что надо быть малым довольной. Кто малым доволен, тому Господь больше посылает».
У Константина Станюковича («Елка») нищий майор решился во что бы то ни стало порадовать своего приемного сына-мальчугана и достать ему елку на Рождество. Только как — денег ни копейки! В долг — отказывают, милостыню в рождественский мороз не подают... Словом, украл майор две серебряные ложки. И к вечеру сочельника принес домой чудесную елочку, «осветившую радостным светом их убогую каморку и горемычную жизнь».
Сам царь Петр Великий нагрянул в дом к скупому купцу, чтобы излечить его от жадности! Знаменитый итальянский тенор XIX века Марио запел на улице, чтобы собрать милостыню для обедневшей женщины и ее ребенка. Чудо? Чудо.
Но еще большее чудо — тот самый рак, который «на горе свистнет»! Ведь все самое желанное, как известно, случится тогда, «когда рак на горе свистнет». Надежда Тэффи (рассказ «Когда рак свистнул») вдоволь посмеялась над нашим вечным желанием реализовать невозможное.
Когда свистнет рак? Почему он не может свистнуть? Как его заставить свистнуть? В общем, маленький мальчик заинтересовался этой темой, вырос, всю жизнь изучал раков, передал дело сыну, сын — внуку, внук — правнуку... Прошло много лет. Но вот объявили: модифицированный и усовершенствованный рак выведен и к свисту готов. Знаменательный свист должен был прозвучать 25 декабря. Собрался народ, ожидая исполнения желаний...
***
«Ждали, волновались. Восторженная молодежь громко ликовала, строя лучезарные планы. Скептики кряхтели и советовали лучше идти домой и позавтракать, потому что, само собой разумеется, ровно ничего не будет, и дураков валять довольно глупо.
Ровно в два часа дня раздался ясный и гулкий пушечный выстрел, и в ответ ему ахнули тысячи радостных вздохов.
Но тут произошло что-то странное, непредвиденное, необычное, что-то такое, в чем никто не смог и не захотел увидеть звена сковывавшей всех цепи: какой-то высокий толстый полковник вдруг стал как-то странно надуваться, точно нарочно; он весь разбух, слился в продолговатый шар; вот затрещало пальто, треснул шов на спине, и, словно радуясь, что преодолел неприятное препятствие, полковник звонко лопнул и разлетелся брызгами во все стороны.
Толпа шарахнулась. Многие, взвизгнув, бросились бежать.
— Что такое? Что же это?
Бледный солдатик, криво улыбаясь трясущимися губами, почесал за ухом и махнул рукой:
— Вяжи, ребята! Мой грех! Я ему пожелал: «Чтоб те лопнуть!»
Но никто не слушал и не трогал его, потому что все в ужасе смотрели на дико визжавшую длинную старуху в лисьей ротонде; она вдруг закружилась и на глазах у всех словно юркнула в землю.
— Провалилась, подлая! — напутственно прошамкали чьи-то губы.
Безумная паника охватила толпу. Бежали, сами не зная куда, опрокидывая и топча друг друга. Слышался предсмертный храп двух баб, подавившихся собственными языками, а над ними громкий вой старика:
— Бейте меня, православные! Моя волюшка в энтих бабах дохнет!
Жуткая ночь сменила кошмарный вечер. Никто не спал. Вспоминали собственные черные желания и ждали исполнения над собою чужих желаний.
Люди гибли как мухи. В целом свете только одна какая-то девчонка в Северной Гвинее выиграла от рачьего свиста: у нее прошел насморк по желанию тетки, которой она надоела беспрерывным чиханьем. Все остальные добрые желания (если только они были) оказались слишком вялыми и холодными, чтобы рак мог насвистывать их исполнение.
Человечество быстрыми шагами шло к гибели и погибло бы окончательно, если бы не жадность «Мистера Джеба энд компани», которые, желая еще более вздуть свои акции, переутомили рака, понуждая его к непосильному свисту электрическим раздражением и специальными пилюлями.
Рак сдох.
На могильном памятнике его (работы знаменитого скульптора по премированной модели) напечатана надпись:
«Здесь покоится свистнувший экземпляр рака — собственность „Мистера Джеба энд компани“, утоливший души человеческие и насытивший пламеннейшие их желания. Не просыпайся!»
Источник: aif.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий